либо СБУ, либо дом сожгут, могут дерьмом свинячим облить, хорошо если не убьют.

Я ж и говорю: быдло — я не считаю своими братьями.

А вот Шевченко — я наизусть много знаю. Как вижу по репортажам укротэлэбаченьня (а я його майжэ кожен вэчир дывлюся, по двэ-три годыны) — я его знаю наизусть больше, чем все свидомое стадо, вместе взятое.

Как горя много

В хорошем том родном селе!

Земли чернее, по земле

В нем бродят люди. Поредели

Его зеленые сады.

Избушки белые осели;

Осокой заросли пруды;

Село как будто погорело,

Село как будто оглупело, —

Молчат — на барщину идут

И за собой детей ведут.

И я, заплакавши, назад

Уехал снова на чужбину.

И не в одном селе родном,

— Везде на славной Украине

Людей гоняют под ярмом

Паны лукавые. Гнут спины

Свободных рыцарей сыны:

В неволе жить и умирать им.

А их презренные паны

Ростовщикам, своим собратьям,

Продать готовы и штаны…

Ох, тяжело, страдая втайне,

В пустыне этой пропадать;

Но хуже, хуже на Украине

Смотреть, и плакать, и молчать.

Не, свидомое стадо и быдло хатаскрайников — не, своими братьями я не считаю.

Мне такие, с позволенья сказать, «братья» — на фиг не сдалися.