Русские партизаны в 1813-14 гг.

Заграничный поход русской армии в 1813-1814 годах получил в России куда меньшую известность, чем война 1812 года. Конечно, понятно, что «Гроза двенадцатого года» — это драма и пафос, это нация, прижатая к стене, защищающаяся от страшного противника. Поход на Париж вместе с сильными союзниками уже не воспринимался как народная война, скорее казался добиванием в уже выигранном матче. Однако именно в этом походе русская армия вышла на полные обороты и показала лучшие качества. Это касается и партизанских операций. В 1813-14 годах размах русской партизанщины далеко превосходил всё, что видели под Смоленском и Москвой.

К концу похода 1812 года обе враждебные армии подошли в состоянии «чихни — упадёт». В перспективе положение войска Кутузова было намного лучше — значительную часть потерь составляли отставшие, легкораненые и больные, которые могли отлежаться по избам и вернуться в строй. Не менее 40 тысяч таких бойцов постепенно догнали армию в ближайшее время. Наполеоновский солдат и офицер в аналогичном положении либо из последних сил шёл за армией, что почти всегда значило осложнения и могилу, либо оставался на месте и если не умирал, то уезжал любоваться красотами Орла и Тамбова до конца войны. Но на поле боя русские не могли показать противнику ведомость и должны были воевать теми, кто есть налицо. Полки и дивизии после тяжелейшей кампании 1812 года выглядели, как бледные тени. В Польше и восточной Германии предстояло воевать двум до крайности ослабленным противникам.

 © warhead.su

Портрет Александра Чернышёва из Военной галереи Зимнего дворца

Однако русские обладали серьёзным преимуществом — они сохранили свою кавалерию. Сложившееся положение дел не могло держаться долго. Наполеону понадобилось бы лишь немного времени, чтобы восстановить силы за счёт новых рекрутов — и вернуться. Но русских сдерживала и общая усталость армии, и сомнения по поводу стратегии на ближайшие месяцы. В этот момент на первый план неожиданно вышел один молодой человек — полковник Александр Чернышёв. Он успел своеобразно прославиться ещё до войны. Бывший паж императора Александра и кавалергард, после Тильзитского мира он жил в Париже и имел репутацию милого, но легкомысленного «золотого мальчика». Он как-то легко стал всеобщим другом, болтать при нём можно было о чём угодно — всё равно у него ветер в голове, в одно ухо влетает, в другое вылетает. Когда весёлые и пьяные гости разъезжались, Чернышёв садился писать отчёты в Петербург о том, что они наговорили. Он занимался и обычной агентурной работой, имел очень осведомлённых информаторов, но в Париже долго не могли поверить, что этот пижон причастен хоть к чему-то серьёзному. Тем более за время тусовок Чернышёв якобы успел сделать «девушкой Бонда» аж сестру Наполеона, и вообще не может же…

Правда, французская контрразведка в итоге всё же сложила два и два, но Чернышёв успел удрать. Увы — в Париже у него осталась записка к одному из агентов — она забилась под ковёр, когда царский штирлиц жёг документы. Беднягу послали на гильотину, а Чернышёв, вернувшись домой, вышел на партизанскую тропу.

В 1812 году он оставался в тени «грандов», теперь же предложил продолжить партизанские операции на новом уровне — воевать не партиями по 300-400 человек, а летучими отрядами в тысячи сабель. Идею оценили. Пуля, посланная Чернышёвым, убивала целую стаю зайцев. Французам нечего было противопоставить носящейся по Польше и Германии коннице — они-то большинство лошадей на театре боевых действий уже давно съели. Пока гарнизоны крепостей и остатки войск, уковылявших из России, пытались бы на своих двоих догнать такой отряд, он уже уходил далеко в тыл, сжигал склады, разрушал всю военную инфраструктуру, срывал набор рекрутов и подход подкреплений. В общем, всё это напоминало построения известного британского памфлетиста об автострадных танках-агрессорах — только в реальности и с внедорожными лошадьми.

Операции летучих отрядов позволяли быстро занять большую территорию малыми силами, сдвинуть далеко на запад линию, где начались бы, собственно, боевые действия с основными силами Бонапарта, и, наконец, last but not least — они оказывали влияние на большую политику. Пруссия колебалась по поводу дальнейших действий, и казаки должны были мягко простимулировать немцев выступить против Наполеона. Тем более, за летучими отрядами медленно, но верно шла главная армия.

Три ударных колонны насчитывали в сумме лишь несколько тысяч человек (в основном казаки, но также гусары, драгуны и боевые башкиры) и пару орудий конной артиллерии. Однако этого хватило. Отряды возглавили сам Чернышёв, будущая гроза школьников и Пушкина Бенкендорф и немецкий полковник Теттенборн. Теттенборн был нужен как минимум из политических соображений — воевать-то предстояло в Германии. Он, правда, всю жизнь прослужил Австрии, но родился-то на брегах Рейна, и вообще — «все ж мы немцы».

В конце зимы на тылах французских войск в восточной Германии воцарился полный бардак.

Генерал Богарнэ пытался закрепиться на берегах Варты и Одера и остановить всеобщий откат к западу. Свободных войск у него было не так много, а партизаны не собирались вести с ним «правильный» бой. Летучие отряды пронеслись мимо хлипкого одерского фронта Богарнэ, как электричка мимо нищего.

В начале февраля все основные партизанские группы уже находились за Одером. Теттенборн и Чернышёв совместно обходили Берлин, блокируя прусскую столицу. Ко всему прочему, многие наполеоновские части в этом районе состояли из немцев, которые по понятным причинам не обнаруживали вообще никакого боевого энтузиазма. Эти глубокие рейды сами по себе давили на психику — французским командирам чудились несметные орды всадников повсюду. Центром притяжения партизан стал Берлин. Девятнадцатого февраля Чернышёв объединился с Теттенборном для атаки на столицу Пруссии. В этот момент они находились километрах в трёхстах от основных сил армии. Город защищал корпус маршала Ожеро. Формально он состоял из 20 тысяч солдат, но маршал должен был защищать ими пространство аж до Франкфурта-на-Одере. Недотёпами французы, конечно, не были. Но борьбу за темп проигрывали безнадёжно. Основные силы гарнизона Берлина сгрудились в городе. Попытка Ожеро провести разведку оставшимся у него эскадроном конницы кончилась тем, что эскадрон перехватили и гнали до площади Александерплац. Казаки пронеслись по Берлину, порубили отделившихся от основных сил солдат и выскочили из города, уводя полтысячи пленных. Немцы французов не сильно любили, поэтому у них этот перформанс вызвал этакую весёлую растерянность. Где-то стреляют, где-то кричат, местами мёртвые французы попадаются — какой восторг!

В Берлине французы ещё как-то смогли удержаться, но линия по Одеру в результате рейда рухнула.

Вскоре подошёл Бенкендорф со своими людьми. Французский гарнизон Франкфурта снялся и ушёл, опасаясь оказаться в окружении. В середине месяца русские выстроили мост через Одер между Кюстрином и Шведтом.

 © warhead.su

Портрет Александра Бенкендорфа работы Джорджа Доу

К этому моменту Ожеро в Берлине сменил Сен-Сир, но кадровое усиление никак не помогло. Ловить партизан было всё равно что носить воду решетом, а свежие русские силы всё подтягивались. Французы получали снаружи только обрывочные сведения. Русские же «подключились к линии связи» и постоянно ловили курьеров в Берлин и оттуда, поэтому как раз отлично представляли себе обстановку.

Генерал Витгенштейн, руководивший основной армией, подходившей к Берлину, выслал вперёд небольшой авангард. Для французского гарнизона, лишённого внятных данных о том, что происходит снаружи, это стало последней каплей. Французы не имели надёжных разведданных о происходящем вокруг Берлина, но что ситуация становится час от часу хуже, было очевидно.

Так что 4 марта противник оставил город, резонно полагая, что следующим шагом станет полное прерывание коммуникаций, после чего есть вероятность из Берлина уже и не выбраться. В город тут же ворвался отряд Чернышёва, за ним подтянулись Бенкендорф и Теттенборн. Командиры русских лёгких сил могли себя поздравить — уступая противнику численно, они добились настоящего стратегического успеха мизерной ценой. В дни, когда казаки занимали Берлин, Пруссия окончательно присоединилась к антинаполеоновской коалиции.

В столице в это время шёл стихийный праздник — казаков встречали хлебом-сельдью, а те поили немок водкой. Однако вскоре партизаны устроили в Берлине более впечатляющее гуляние…

 © warhead.su

Казаки на марше

Патриотизм, карьерные соображения, честолюбие — всё это прекрасно. Но тусклый блеск золота стимулировал командиров к дерзким предприятиям не меньше, чем любые благородные побуждения. Солдаты и офицеры ещё в 1812 году не были равнодушны к звону монет в карманах противника.

Наверное, самая вопиющая история произошла в ноябре 1812 года. Отряд сумских гусар захватил экипаж из обоза Наполеона с почти полутонной золота в монетах. Поскольку в других экипажах того же обоза везли продовольствие и кое-что согревающее в холодную пору, бравые гусары немедля употребили и усугубили, отчего сомлели. На следующий день они произвели на свет, пожалуй, самый невероятный военный рапорт в мировой истории. По их словам, пока они спали, золото кто-то утащил. История умалчивает, кому в итоге достались ценности и сколько правды было в честно-благородной клятве, что всё украли. Однако начало было положено.

Владимир Левенштерн не страдал нехваткой ни предприимчивости, ни скромности. Среди прочего он, например, устроил целую заочную пикировку с Ермоловым насчёт того, кто возглавлял блестящую контратаку на потерянную было батарею Раевского во время Бородинской битвы. Летом 1813 года Левенштерн встал во главе отряда, который — ну, конечно! — сразу же отправился ловить Наполеона. Наполеона не поймали, зато выбрались на коммуникации корпуса маршала Удино. Первой добычей стал личный обозик Удино с депешами, серебряным сервизом и ящиком вина. Сервиз Левенштерн спас от превратностей войны, вино употребил по назначению. Бедняге Удино вернули только ордена Почётного легиона, которые захватили тоже.

Оставался вопрос о депешах. Кроме обычных приказов и донесений, там нашлись письма. И тут дадим слово самому герою:

«При письмах, которые посылались на имя французских офицеров, находилось несколько свёртков с золотом, которое я также оставил себе, хотя мне было немного совестно присвоить их и лишить бедных офицеров денежной помощи, которой они ожидали, быть может, с нетерпением, но делать было нечего, деньги эти перешли ко мне в карман; они меня нисколько не стесняли, но и не доставили мне никакого удовольствия».

Удовольствий, правда, Левенштерн был не чужд. В другом месте он живописует, как его орлы захватили тыловой лагерь маршала Виктора с маркитантками, в обществе которых казаки прекрасно провели вечер, покупая водку и сосиски за наличные деньги, а также теша Купидона. Сам Виктор узнал о том, какое несчастье постигло его тылы, только когда в расположение его корпуса вернулись довольные жизнью маркитантки.

 © warhead.su

Владимир Левенштерн

Но по-настоящему сорвать банк этому партизану-гедонисту удалось опять-таки в полосе корпуса Удино. Там отряд нечаянно захватил кассу с 800 000 франков вместе с походной колонной, которая эти деньги охраняла. Однако теперь Левенштерн оказался в самом затруднительном положении. Во-первых, другие партизаны начали сбегаться на слухи о его успехе — чтобы помочь охранять сокровища. Отбившись от сослуживцев, Левенштерн добрался до Берлина, но здесь его поджидал комендант, который, в свою очередь, полагал, что такая прорва золота гораздо лучше будет смотреться как раз под его приглядом. Левенштерн раздал денег казакам и сделал их своими сообщниками, а сам устроил целую операцию, чтобы припрятать золото. Комендант, взявший телеги буквально штурмом, нашёл там только камни и солому.

В это время в Берлине шла безумная гулянка. В городе случился локальный всплеск инфляции, а Левенштерн вовсю инвестировал добычу в полезные знакомства. Как он сам выразился по этому поводу: «Я одолжил русскому коменданту несколько тысяч рублей, в которых он нуждался, чтобы вступить в брак. Если он позабыл возвратить их мне, это его дело; не он первый, не он последний».

Впоследствии Левенштерн прожил долгую приятную жизнь, и умер уже в 1858 году, оставив прекрасно написанные мемуары.

Впрочем, не все приключения кончались столь же оптимистично.

Александр Фигнер в 1812 году уже завоевал репутацию самого экстравагантного партизана. Однако в Заграничном походе он смело шагнул за грань разумного. Для начала Фигнер решил попробовать в одиночку взять осаждённый русскими Данциг. Наш партизан, как обычно, замаскировался — на сей раз под итальянского купца — и проник в город. Там он попытался возмутить население против французов. Однако обыватели только плечами пожимали — воевать не их дело. Фигнер попал в поле зрения полиции, был арестован и предстал пред светлы очи коменданта, генерала Раппа.

То, как он выпутался, само по себе изумительно. Партизан прикинулся итальянским бонапартистом. При этом ему пришлось выдержать «экзамен» перед лицом настоящего миланца. К счастью, Фигнер действительно некоторое время жил в Милане в молодости — а уж его языковые таланты были притчей во языцех, так же как наглость и актёрские дарования. Обманув итальянца, Фигнер убедил и самого Раппа в своём бонапартизме. Трудно сказать, чего он наговорил генералу, но дело кончилось тем, что мнимого миланца отправили из города с секретным заданием доставить письма Наполеону. Само собой, эти депеши отправились в русский штаб.

История в Данциге кончилась, в общем, хорошо, но это было, конечно, не то, чего Фигнеру хотелось.

Зато он загорелся новой идеей. Фигнер мечтал взбунтовать против Наполеона какое-нибудь некрупное государство и встать во главе его. С конкретной короной уже были варианты. Фигнер мечтал о каком-нибудь из итальянских или немецких государств, которых в те времена было полно и на любой вкус. Ради этого Фигнер создал из пленных итальянцев и испанцев специальный «Мстительный легион», которым командовал и для которого сам разработал мундир. Как выражался его сослуживец еще по до-партизанским временам Радожицкий:

«…увидели мы партизана Фигнера, который, в синем плаще и в медвежьей шапке, скакал на серой лошади: эмалевый образ Св. Николая Чудотворца на груди его выказывался из-под мундира до половины; рукою крепко держал он обнажённую саблю; во взорах его сверкала отважность, а на бледном лице выражалось негодование. Этот воинственно-романтический вид его запечатлелся живо в моей памяти».

В общем, амбиции начали сказываться на отношениях Фигнера с реальностью. И кончилось всё так, как должно было. Осенью 1813 года он отправился завоёвывать Вестфалию — немецкое государство во главе с братом Наполеона Жеромом Бонапартом, которого русские ласково называли «Король Ерёма». Вопреки собственному обыкновению, Фигнер пренебрёг разведкой и даже здравым смыслом — и оказался отрезан крупными регулярными силами на западном берегу Эльбы со своим «легионом». Русская часть отряда и испанцы дрались, но другие «легионеры» начали разбегаться, а уже получивший ранение Фигнер, когда отряд оказался разгромлен окончательно, бросился в реку и, по выражению, одного из мемуаристов, «погряз» в ней. И после смерти он выдержал стиль авантюрного романа — не оставил противнику даже тела и остался навеки пропавшим без вести. На поле битвы нашли только его саблю, когда-то отобранную у французского офицера. Кажется, впервые на ней после боя не было крови.

Вестфалия, кстати, всё равно покорилась партизану. Там, где Фигнер потерпел неудачу, преуспел всё тот же неугомонный Чернышёв.

В сентябре 1813 года он устроил рейд на столицу этого королевства Кассель через Эльбу. Как обычно, ставку сделали на скорость атаки и решительность. Там, где не удавалось сломить вестфальцев силой, их обходили. Вдобавок немцы становились чем дальше, тем более ненадёжными по части служения Наполеону, так что Чернышёв в ходе своего рейда даже набирал новых людей из числа вестфальских дезертиров. Восемнадцатого сентября наступила кульминация — русские подожгли город в нескольких местах, после чего бюргеры потребовали у коменданта капитулировать.

В Касселе Чернышёв пробыл недолго. Жером Бонапарт убежал в чём был, так что партизаны объявили о ликвидации королевства, собрали восторженных волонтёров, которые перебежали из стана побеждённых к победителям; ещё усилили восторг, раздав солдатам часть казны, и удалились с трофейными пушками, золотом, драгоценностями и прочими полезными предметами.

Этот набег был эффектным, но следующая яркая история партизан поздней наполеоники вышла даже ещё более поразительной.

Александр Бенкендорф возглавлял мощный летучий отряд численностью почти в пять тысяч человек. Кроме того, его были готовы поддержать ещё два небольших отряда, так что в целом он располагал небольшой армией до семи тысяч сабель. В конце осени 1813 года армия шла по пятам Наполеона, разбитого при Лейпциге и откатывающегося во Францию. Одной из очевидных попутных целей была Голландия. Она стала одним из первых приобретений Франции после революции. Теперь армии катились по Нидерландам в обратном направлении.

 © warhead.su

Русские кирасир, драгун, улан, конный егерь и казаки ополчения в походе

Бенкендорф должен был поначалу только вести разведку и по возможности захватить какую-нибудь крепость в качестве базы для дальнейших операций. Однако в ходе этого вроде бы рутинного дела Бенкендорф неожиданно бросился в глубину Голландии. В действительности это не был рывок очертя голову. Командующий рейдом считал, что основные силы армии топчутся на месте, но Голландия как раз в этот момент мягонькая, и быстрое решительное наступление может спровоцировать панику у французов и восстания у них в тылу.

Штурмовать крепости и драться в поле Бенкендорф не мог — не те силы. Зато он мог размягчать отряды французов, заставить их прятаться в крепостях, оставляя разбираться с ними идущей вслед полевой армии.

За русскими шли отряды союзных пруссаков, и Бенкендорф резонно полагал, что французы постараются не ослаблять свои гарнизоны ради того, чтобы ловить его подразделения, просачивающиеся между крепостями. Город Девентер не удалось взять с наскока, но Бенкендорф просто обошёл крепкий орешек и ворвался в Зволле, где гарнизон был маленьким. Мало того, антифранцузское восстание действительно удалось спровоцировать — на фоне прошлых успехов Бенкендорфа ждали в Амстердаме. Рейдовый отряд пронёсся в город практически на глазах у французов.

Голландцы были несколько ошарашены, узнав, что русских прибыло всего ничего. Однако, как выяснилось, было достаточно толчка. В Амстердаме читали прокламации и собирали ополчение. Из Англии в столицу прибыл принц Вильгельм Оранский, которого и объявили правителем. Французы оказались посреди бунтующей страны. Утрехт был взят буквально на банзай небольшим отрядом казаков. До мировых войн там ещё был специальный праздник — «День казака».

 © warhead.su

Казаки, входящие в Утрехт в 1813 году, художник — Питер Ван Ос

Само собой, просто так Наполеон Голландию бы не отдал. Бенкендорфу удалось неожиданно послать французов в нокдаун, но теперь предстояло пережить контрудар. И командир партизан совершил последний, великолепный в своей дерзости манёвр, одним махом выскочив к Бреде, — почти у бельгийской границы. Русские выиграли борьбу за время и теперь ожидали атаки, оставив в тылу почти всю страну.

В Бреде Бенкендорфу пришлось солоно. Помощь мог оказать только отряд освобождённых из плена англичан. Правда, оружия, чтобы оснастить их, было мало, но в конце концов вспомогательные силы тоже требовались. Так что люди работали. Это было настоящее столпотворение — в Бреде защищались русские, немцы, голландцы и англичане.

Бреду, отбившую несколько плохо подготовленных атак, удалось выручить пруссакам, идущим вслед передовому отряду. К этому моменту в тылу ещё оставалось несколько крупных французских гарнизонов. Однако их разгром был уже делом техники. Блицкриг Бенкендорфа привёл к тому, что контрнаступление французов так толком и не состоялось. При большей медлительности Бреда могла стать исходной позицией для контрудара, но в итоге французам пришлось терять время как раз на её штурм. К тому моменту, когда положение защитников Бреды стало действительно тяжёлым, пруссаки и англичане проникли достаточно глубоко, а местное ополчение успело стать достаточно многочисленным — и вся Голландия оказалась потеряна для Наполеона.

 © warhead.su

Казачий форпост в Голландии, художник — Питер ван Ос

Успехи партизан 1812 года были чрезвычайно эффектными, но в 1813-м они орудовали ещё более лихо. Кассель, воспетая Веласкесом Бреда, Берлин — от взятых на пику городов рябило в глазах. Должность командира летучего отряда предполагала своеобразный стиль мышления, очень далёкий от идеалов умеренности и аккуратности. Однако эти капитаны-сорвиголовы заслужили свою славу не меньше, чем, скажем, корсары времён классического пиратства. Для многих партизан их похождения стали трамплином к чинам, почёту и богатству. А в целом молниеносные операции излёта наполеоники стали превосходным образцом манёвренных действий. И просто ярким сюжетом.

Кстати, а вы знали, что на «Сделано у нас» статьи публикуют посетители, такие же как и вы? И никакой премодерации, согласований и разрешений! Любой может добавить новость. А лучшие попадут в телеграмм @sdelanounas_ru. Подробнее о том как работает наш сайт здесь👈