Как компания, созданная учеными МГУ, стала лидером по комплексным исследованиям арктических морей

СПУСК ПАК.jpg © stimul.online

Спуск ПАК (Подводно-аппаратный комплекс, разработанный ЦМИ МГУ), Чёрное море. Источник: Гульнара Хурматова

Центр морских исследований МГУ, лидер российского рынка комплексных услуг по прикладному исследованию морской среды, стал одним из пятнадцати только что отобранных новых «Национальных чемпионов». Сегодня он занимает 50% российского рынка по проведению исследований морских экосистем и биоразнообразия морей и инновационных разработок в сфере морских технологий. Специализируется на экологических исследованиях на шельфе и в прибрежной зоне арктических и дальневосточных морей. Компания была учреждена Московским государственным университетом в 2014 году. За это время она продемонстрировала уверенный рост, перейдя из категории малых предприятий в средние. В 2020 году она заняла третье место в рейтинге «ТехУспех» среди технологических компаний России в категории средних предприятий.

С интервью с исполнительным директором Центра морских исследований МГУ имени М.В.Ломоносова Николаем Шабалиным интернет-журнал об инновациях в России «Стимул» начинает серию публикаций о новых участниках проекта «Национальные чемпионы».

Первый на морях © stimul.online

Исполнительный директор Центра морских исследований МГУ имени М. В. Ломоносова Николай Шабалинэ Источник: ЦМИ МГУ

— Ваша компания существует при Московском государственном университете и при этом является коммерческим предприятием. Что послужило толчком к появлению именно такой организационной формы?

— Идея создания нашего центра появилась в 2011 году — тогда создание малых инновационных предприятий при вузах и НИИ для коммерциализации их работ было провозглашено одним из важных механизмов сближения бизнеса и науки. На подготовку концепции, утверждение проекта на ученом совете и утрясание других организационных вопросов ушло еще несколько лет, так что работу мы начали в 2014 году как малое инновационное предприятие МГУ. Предпосылки к нашему появлению были довольно-таки простые: именно в это время Россия планировала активно развивать нефте- и газодобычу добычу на арктическом шельфе. Мы предполагали, что рынок прикладных исследований морской среды в связи с шельфовыми проектами будет очень активно развиваться. Как вы понимаете, эти прогнозы не подтвердились. То есть мы взяли резкий старт на рынке, который, вопреки первоначальным радужным ожиданиям, растет очень медленно, а в некоторые годы стагнирует. Тем не менее наша работа началась.

— Вы изначально ориентировались на работу именно в арктических морях?

— Нет, таких ограничений не ставилось. Мы были готовы работать и работаем в самых разных морях — на Дальнем Востоке, на Каспии, на Черном море. Тем не менее, если посмотреть на географическую карту, можно заметить, что большинство морей, к которым выходит Россия, — арктические. Поэтому и большинство работ мы проводим в Арктике. Так что объективно это стало нашим преимуществом, нашей «фишкой», если хотите.

— Как бы вы определили свою главную специализацию?

— Специализация у нас довольно-таки простая. Мы занимаемся сбором данных о состоянии морской среды, о взаимодействии антропогенных объектов с этой морской средой — о влиянии этих объектов на морскую среду и морской среды на них. Мы также разрабатываем технологии, которые позволяют эти данные получить максимально эффективно, и внедряем разработки, которые позволяют тем или иным образом смоделировать взаимодействие биосферы и техносферы. Дальше начинаются частности. Один из видов услуг, которые мы оказываем, — экологический мониторинг. То есть мы проводим оценку воздействия на окружающую среду хозяйственной деятельности на море. В общей структуре выручки центра мониторинг занимает процентов, наверное, тридцать пять.

— Кто сейчас выступает заказчиком этих работ?

— Теоретически все, кто проводят работы на море, должны ежегодно сдавать подобные отчеты. Так что сейчас все, кто работает в России на море, являются нашими клиентами.

— Действительно все?

— Да. Это не преувеличение. Все деятельные хозяйственные субъекты, которые существуют на морских территориях, — это наши прямые или опосредованные заказчики. Другой вопрос, что таких субъектов не так уж много и они довольно крупные. Это добывающие компании, такие как «Газпром», «ЛУКойл», «Роснефть» и некоторые другие, это «Росатом» — как инфраструктурный оператор Севморпути, различные пароходства и некоторые структуры Минтранса — Росморпорт, Морспасслужба и так далее. Вообще, наши клиенты — это либо государство, либо большой бизнес. И это понятно, потому что капиталоемкость любых морских инфраструктурных проектов такая, что мелкому бизнесу там делать просто нечего. Эта отрасль по капиталоемкости стоит на почетном втором месте после космической.

ЛЕДКЛ ЯМАЛ.jpg © stimul.online

Ледокол «Ямал», Новосибирские острова Источник: Дмитрий Удовик

«ТАМ, ГДЕ ЦЕНА ОШИБКИ — СМЕРТЬ»

— Проведением экологического мониторинга ваша деятельность не ограничивается?

— Разумеется, мы работаем в нескольких сегментах рынка. Помимо экологического мониторинга проводим инженерные изыскания. Для строительства любого морского и прибрежного сооружения надо изучить характеристики окружающей среды: определить, как ведут себя на конкретном участке вода, грунт, льды и так далее и как надо строить объект, чтобы его, скажем, не снесло или не смыло через месяц после постройки.

Мы довольно активно проводим и инженерные изыскания. А чтобы осуществлять эти работы на надлежащем уровне, мы также занимаемся разработкой и внедрением новых технологий для проведения исследований на море. Технологически мы — я имею в виду Россию — здесь сильно отстали, фактически «проспав» целое новое технологическое поколение, так как очень мало по сравнению с остальным миром чего сделали с начала 1990-х и минимум по 2005 год. Сейчас очень большими прыжками мы пытаемся это наверстать. Так что рынок научных исследований и разработок в морской сфере — это тоже, так или иначе, наш рынок. Кроме того, нашей относительно новой рыночной нишей, напрямую связанной с нашей основной деятельностью, стала разработка морской техники.

— Морской техники какого рода?

— Это автоматические системы сбора данных, системы акустического мониторинга, приборы наблюдения за китами, подводное фото-, видеооборудование и прочее, а также всевозможные пробоотборники и прочее в этом роде. Все это мы сейчас делаем сами. Хотя отчасти это была вынужденная мера: в России это необходимое для исследований оборудование заказать было негде, а с 2016 года, когда начали вводиться жесткие санкции, часть техники стало сложно купить и за рубежом.Но даже до санкций мы проводили анализ и видели, что, скажем, стоимость какого-то иностранного изделия еще при том курсе доллара оказывалась под 400 тысяч рублей, а себестоимость аналога, если изготовить его самостоятельно, — 90 тысяч рублей. Априори понятно, что надо делать свое.

— Из ваших описаний складывается впечатление, что вы единственная компания на своем рынке и конкурентов у вас нет. Действительно ли это так?

— Не знаю, как правильно ответить на этот вопрос. Дело в том, что по многим услугам, которые мы предоставляем, конкурентов может быть достаточно. Однако мы единственные в России, кто может оказать компании, ведущей свою деятельность на море, максимально полный комплекс необходимых им услуг по исследованиям. А по каждому отдельному сегменту таких услуг конкурентов достаточно много. Условно говоря, от пяти до 15-30 компаний, в зависимости от сегмента.

— Допустим, на данный момент у центра действительно уникальные позиции на рынке. Как вы рассчитываете их сохранить? В каком направлении будет развиваться компания?

— На ближайшие пять лет у нас очень простые перспективы: увеличивать диверсификацию предоставляемых услуг и собственную рентабельность. Для этого мы последовательно планируем снижать в нашем пакете долю низкорентабельных тривиальных продуктов.

— Что считается тривиальным в вашей сфере деятельности?

— Допустим, проведение экологического мониторинга в морских портах. Это довольно рутинная процедура, которая на предварительном этапе не требует особенных финансовых вложений или уникальных компетенций от проводящей компании. В России существует по меньшей мере два десятка организаций, которые могут его сделать. Впрочем, это не значит, что мы совсем отказались от такой деятельности. Это было бы довольно глупо, коль скоро на такие услуги есть спрос и мы умеем это делать. Просто работы, скажем так, менее инновационные, но от этого не менее важные, было решено сосредоточить на дочернем предприятии «Морской центр» — оно абсолютно успешно в финансовом плане и прекрасно развивается. Но его создание было необходимо, чтобы головной Центр морских исследований мог сосредоточиться на других проектах.

— Более сложных?

— Или попросту уникальных — таких, которые в России можем сделать только мы. Скажем, если организовываешь исследования в районе к Северу от Земли Франца Иосифа или острова Врангеля, ценой ошибки может быть смерть, и здесь премия за сложность работы исчисляется иначе, чем при проведении портового экомониторинга. Именно в сторону таких работ повышенной сложности мы планируем двигаться. Скажем, недавно у нас была защита проекта по созданию системы гидромониторинга на входе в подходной морской канал, который сейчас сооружается в Обской губе для обслуживания объектов «Ямал СПГ» и «Арктик СПГ» — 1 и 2. Сейчас судоходный канал там расширяют для прохода танкеров-газовозов. По этому же каналу должны будут проходить морские гравитационные платформы. И чтобы этот объект мог функционировать круглогодично, надо провести много расчетов, обеспечить ледовый мониторинг, уметь точно предсказывать, когда и куда двинется лед, какие у него будут характеристики.

С некоторой уверенностью могу сказать, что никто в мире не делал этого на подобном объекте в подобных широтах. Это действительно сложная и интересная задача. Рентабельность при выполнении уникальных работ вполне сопоставима с IT-сферой.

МОРЖИ.jpg © stimul.online

Атлантические моржи Odobenus rosmarus rosmarus. Большие Оранские острова, архипелаг Новая Земля. Источник: Александр Барымов

«Я ЖДАЛ ЭТО ВРЕМЯ»

— Думаете ли вы о зарубежных рынках?

— В нашем случае это неизбежно. Давно понятно, что в сфере разработки морских технологий средний потолок российской компании, выше которого она, за редким исключением, прыгнуть не может, — это два-три миллиарда рублей. Тут работает география: моря у нас замерзают, и вести какую-то деятельность на них можно далеко не круглогодично. Плюс приходится учитывать санкции против работ на шельфе. Так что мы последовательно пытаемся брать зарубежные заказы. Мы выполняли работы в Финляндии, Турции, кое-где еще. Сейчас пробуем работать в ближнем зарубежье. Каспий все-таки один из главных нефтегазоносных районов планеты. Несколько лет назад мы начали свою деятельность в Казахстане — там работает много иностранных компаний, и мы начали налаживать сотрудничество прежде всего с ними. Деньги там сначала были не очень большие, но мы просто учились работать в партнерстве. Учились менталитету, формату работы, учились законодательству, учились всему прочему. Но вот в этом году мы подписали договор о совместных проектах с Казахстанским геологоразведочным институтом, там выручка составит уже миллионы долларов за работы, которые мы должны закончить в июле. Это уже прилично.

Сейчас мы ведем переговоры о проведении исследований в Туркмении и странах Залива. Общая наша цель — через такие совместные проекты в постсоветских государствах выйти на рынки Ближнего Востока, к теплым нефтеносным морям, где мы можем многое предложить.

— А насколько интересны и доступны для вас западные рынки?

— Пока мы вряд ли можем проводить полевые морские исследования на рынке Евросоюза. Вопрос тут прежде всего в протекционизме, который на этом направлении в ЕС очень жесткий. Еще жестче он в США. Однако в Европе мы можем работать как поставщики IT-решений. Например, у нас есть совместные проекты с французской компанией CLS — игроком мирового уровня на рынке спутникового мониторинга Земли. Российские IT вполне нормально экспортируются за рубеж, имеют репутацию, и тут мы видим достаточно перспективную нишу. Очень часто выходят с предложением о совместной работе китайские компании. Но тут уже мы сами не особенно стремимся к партнерству.

— С ними сложно работать?

— Просто все предложения от китайских или тайваньских компаний в конечном счете сводятся к их желанию купить наши технологии. А такая формула сотрудничества для нас бессмысленна. Все сведется к осуществлению небольшого проекта, после чего партнеры заберут наши технологии и начнут обходиться без нас. Лучше в этом смысле продавать мозги на Запад. Я имею в виду не носителей мозгов, а сами разработанные нами решения.

СПУСК РОЗЕТТЫ.jpg © stimul.online

Спуск розетты. Судно «Капитан Воронин» Источник: Сергей Горин

— Занимаетесь ли вы климатическими исследованиями в Арктике, учитывая ваш профиль и востребованность таких работ?

— Нет, не занимаемся. Дело в том, что исследования изменения климата финансируются из бюджета, и на уровне государства этим занимается Росгидромет и структуры Академии наук. А у нас финансирование внебюджетное. Кто закажет это нам? Мы можем сотрудничать с академией в некоторых климатических проектах. Например, мы участвуем в многолетней междисциплинарной программе по изучению морских газовых гидратов и их влияния на климат Земли, которые проводятся на судне «Академик Мстислав Келдыш». Но это все-таки исключение.

— А как строится работа с другими подразделениями МГУ? Находитесь ли вы с ними в каком-то сотрудничестве?

— В принципе, нас создали прежде всего для того, чтобы решать междисциплинарные задачи, которые крайне сложно и непродуктивно распределять между разными факультетами. Например, есть задача разработать систему гидрометеомониторинга. Теоретически этим может заняться кафедра океанологии на географическом факультете, но цифровое моделирование она сделать не может, эта задача поручается кафедре физики океанов на физфаке, а IT-платформу тогда будут делать на ВМК — в результате создается консорциум трех факультетов, которые постоянно спорят, кто в этом проекте главный. Мы можем заниматься такими сложноинтегрируемыми проектами, но в процессе их выполнения возникают отдельные задачи, которые как раз можно распределить по факультетам. Если задача касается биоразнообразия, ею может заняться биофак, если надо измерить течения, то геофак и кафедра океанологии. То есть, конечно, мы стараемся решить их сами, но в случае нехватки мощностей загружаем факультеты. Если университета на хватает, мы грузим Академию наук, если академия не может этим заняться, мы должны лихорадочно искать, кто бы за это взялся. Но пока такого еще не случалось.

— Ваши сотрудники, очевидно, могут быть востребованы и за рубежом. Как вы можете удержать ценные кадры?

— Центр довольно продуктивно сотрудничает на направлении R&D с авторитетными исследовательскими структурами. У нас выходят совместные научные статьи в очень авторитетных научных журналах — например, в Nature или Polar Biology. Эта деятельность пока не очень коммерциализуема, но мы рассматриваем ее как инвестицию в будущее. В том числе так мы можем удержать талантливых сотрудников. Наши зарплаты конкурентоспособны на российском рынке, но на Западе специалисты и исследователи, которые нам нужны, могут получать больше. Удержать мы их можем, скорее, привлечением к технологически интересным проектам, кроме того, карьерная лестница у нас проходится заметно быстрее, чем во многих западных структурах.

— Насколько важно для вас сотрудничество с западными компаниями и исследовательскими центрами?

— Как правило, мы сотрудничаем в области научных исследований. Мы резко против привлечения иностранных партнеров для решения каких-то уже понятных нам задач. Мы взаимодействуем для того, чтобы учиться, чтобы показывать партнерам уже освоенные нами решения, которые нужны им для каких-то их целей, но при этом получать от них информацию, которая позволяет развиваться нам.Просто копировать опыт партнера или привлекать их для того, чтобы они поработали и ушли, нам представляется малоперспективным.

БАЙКАЛ.jpg © stimul.online

Нефтепроявления на Байкале, экспедиция Class@Baikal. Источник: Александр Барымов

Но нам действительно необходимо было многому учиться. Дело в том, что мы с первых дней работы постановили, что будем проводить все наши работы в точном соответствии с международными стандартами, в том числе стандартами в области экологии. И здесь мы постарались освоить лучшие практики — при том что долгое время это казалось чистой благотворительностью: в России нам довольно сложно бороться с компаниями, готовыми проводить работы дедовскими методами, не обращая внимания на новые требования, просто потому, что в России на них не долгое время не обращал внимания никто. Но, как пел Виктор Робертович Цой, «Я ждал это время, и вот это время пришло». C тех пор как Парижское соглашение об изменении климата вступило в силу, а снижение углеродного следа и минимизация экологического воздействия становится важнейшим критерием продолжения сотрудничества для иностранных партнеров, наши компетенции по проведению работ в соответствии с новейшими стандартами оказались более чем востребованы. Много лет мы общались с многими довольно-таки серьезными заказчиками, и разговор строился по одной схеме. Мы рассказываем о том, что мы занимаемся экологией полностью по стандартам Всемирного банка, рассказываем, как выигрышно это будет смотреться, а нам отвечают: «Да-да, поставьте это в список предложений, но как у вас тут с инженерными изысканиями, чтобы у нас все не подмыло?»

То есть фокус был не на безопасности окружающей среды, а на безопасности объектов. Теперь же любой разговор немедленно начинается с экологического анализа. Когда, допустим, крупная корпорация говорит: «Мы ничего не повезем Севморпутем, если вы не докажете, что он экологически безвредный». Возникает вопрос: а как это доказать? Надо отвечать стандартам, при этом этот стандарт далеко не один и может отличаться у регулирующих организаций в разных регионах мира. Так что, кроме всего прочего, благодаря нашей ставке на изучение этих стандартов мы в каком-то смысле превращаемся еще и в консалтинговую компанию.

— Усиление экологической повестки и стремление уменьшить углеродный след от экономической деятельности снижает потребность в дорогостоящих шельфовых проектах по добыче углеводородов. Иными словами, уменьшает важные для вас экономические ниши.

— Не могу с вами полностью согласиться. Наверное, добыча нефти и газа на глубоком шельфе в обозримой перспективе не будет сильно востребована. Но мы обслуживаем прибрежные проекты в Обской губе или в Печорском море, и они долго будут экономически оправданными. Кроме того, наши услуги не привязаны к нефтегазовым проектам. Они универсальные и будут нужны при любых инфраструктурных проектах на море. Если не будут нужны нефтяные вышки — возможно, понадобятся офшорные установки ветровых электростанций.

Должен сказать, что наши европейские коллеги даже рады такому повороту. Знаете почему? Потому что размер средней буровой платформы сотни метров, а морской ветропарк занимает несколько километров, исследований и расчетов для его установки требуется гораздо больше. Так что инфраструктурные проекты обязательно будут, а значит, будут строить портовую инфраструктуру. Кроме того, даже если говорить об Арктике, то даже реализуемые там проекты вскоре должны привести к серьезному усложнению логистики. На арктических морях появится довольно много танкеров и газовозов. А все это надо на самом деле контролировать, смотреть, как это воздействует на окружающую среду, обеспечивать безопасность мореплавания, разрабатывать технологии — так что в этом смысле переживать об отсутствии работы нам, кажется, не приходится.

Кстати, а вы знали, что на «Сделано у нас» статьи публикуют посетители, такие же как и вы? И никакой премодерации, согласований и разрешений! Любой может добавить новость. А лучшие попадут в телеграмм @sdelanounas_ru. Подробнее о том как работает наш сайт здесь👈