В планах России на ближайшие десятилетия – полеты к Марсу, Луне, Юпитеру, Венере — директор Института космических исследований РАН
Следи за успехами России в Телеграм @sdelanounas_ru
Марс, Луна, Юпитер, Венера – таков план России по освоению космических пространств на ближайшие десятилетия. Уже в ноябре 2011 года планируется запуск проекта «Фобос-Грунт» по «доставке» грунта со спутника Марса на Землю.
О том, какие космические проекты первостепенны для России, планируется ли создание лунного полигона и организация экспедиции на Марс, а также о том, кто помимо космонавтов полетит в космос, рассказал директор Института космических исследований РАН, доктор физико-математических наук, профессор, член-корреспондент Российской Академии наук Лев Зеленый.
— Какие космические проекты сейчас наиболее перспективны для России?
Россия, конечно, хочет заниматься всем, но не может. У СССР был паритет с американцами: мы активно изучали Венеру, Марс и Луну. Каждый год отправляли станции к Марсу и Венере. Сейчас, к сожалению, тех возможностей у нас нет. Во многом из-за того, что в 1990-е был период полного развала. Правда, даже в те, тяжелые для страны времена, у нас работало несколько проектов— «Интербол», например. Все-таки мы не все проспали.
Сегодня готовится довольно интересная программа. Однако мы сталкиваемся с новой проблемой: не хочется повторять то, что делали уже другие, хочется найти какую-то свою линию. В 1960–1970-е годы все было ново, везде ждали великих открытий. Понятно, что за 50 лет уже очень многое уже изучено и найти нишу, то есть место, куда никто не собирается, очень трудно. Поэтому мы тщательно выбираем и ищем проект со своим лицом. Например, в данный момент у нас получаются хорошие посадочные аппараты. Ну и пилотируемые полеты, конечно же.
В 1970-е годы наши посадочные аппараты были предназначены в основном для исследования Луны. Венеру, конечно, тоже не обошли вниманием, а вот с Марсом было тяжелее всего. Сейчас наша программа будет строиться по линии прямых контактных измерений небесных тел. Конечно, многое можно увидеть и с орбиты, но хочется же все пощупать, потрогать, что-то измерить. А это возможно только при контакте с поверхностью.
— Проект «Фобос-грунт» как раз и преследует эти цели?
Да, это проект по исследованию спутника Марса— Фобоса. Правда, его мы хотим не только «пощупать», но и «поскрести»: набрать образцов с поверхности и доставить на Землю. Надеемся, что в ноябре он улетит.
Вслед за «Фобосом» планируем запустить еще один «марсианский» проект— «Марс-NET»: он будет направлен на исследование климата планеты. Мы планируем расставить на поверхности Марса несколько небольших станций, которые будут измерять температуру, давление, скорость ветра. Кстати, участники эксперимента «Марс-500» недавно вполне успешно смоделировали часть этого эксперимента на искусственной поверхности Красной планеты.
Затем идут лунные проекты— «Луна-глоб» и «Луна-ресурс». Также сейчас мы думаем и об исследовании Венеры, в котором предусмотрен посадочный аппарат. Советские аппараты уже садились на Венеру, но на ней очень высокая температура— около 600 градусов по Цельсию, и давление порядка 100 атмосфер. Первые аппараты вообще были раздавлены и не долетели. А последний, который дал измерения, проработал 30–40 минут. Этого, конечно, очень мало. Однако некоторые крайне важные данные собрать он успел.
Однако сейчас нужен такой аппарат, который бы смог проработать подольше. Проект называется «Венера-Д». «Д»— значит, «долгоживущий»— долгоживущая станция. Для его разработки мы хотим объединиться с французскими учеными. Однако у них есть свой проект, который они собирались реализовывать независимо. Впрочем, пока этот проект не принят, и, я надеюсь, мы все-таки объединимся.
— А что по поводу Юпитера?
Среди более отдаленных планов, на 2020-е годы у нас значится проект полета к спутникам Юпитера. Причем у этой планеты все спутники представляют интерес. Первый, например, Ио раскален настолько, что из него хлещет лава. Но особенно интересен все-таки второй— Европа. Он меньше разогрет приливным воздействием Юпитера. Сверху Европа покрыта слоем льда, однако внутри она разогрета. Получается, что сверху океан замерз, а снизу он подогревается, в результате чего происходит конвекция. И это, конечно, очень интересное сочетание.
Что касается воды на Юпитере, то она соленая. Мы надеемся, что в ней может быть какая-то жизнь. Безусловно, обнаружить ее с орбиты очень сложно, поэтому мы планируем приземление на Юпитере.
Правда, здесь есть один тонкий момент: лед мы не прокопаем, он очень толстый, его не возможно даже взорвать. Но там есть каналы, по которым вода поднимается на поверхность. Если в таком месте сесть, то можно что-то «поймать». То, что вынесется на поверхность, конечно, сразу же погибнет от холода и радиации, но возможно, что какую-то органику нам все-таки удастся найти.
— Вы упоминали о проектах «Луна-глоб» и «Луна-ресурс». В чем их отличия?
Между ними нет большой разницы, они довольно похожи. Просто один полетит на северный полюс, а другой— на южный. Мы хотим сравнить условия на разных полюсах. Кстати, на обоих уже обнаружены запасы водяного замерзшего льда, и, в отличие от Европы, там он жидкий. Если использовать два аппарата, то можно провести сейсмические исследования и получить какие-то сведения о внутреннем строении Луны.
Кроме того, «Луна-глоб»— проект российский, а «Луна-ресурс»— совместный с Индией.
— А с Луны тоже удастся «привезти» какой-то образец?
Нет, здесь пока не планируется возврата: Луна же обладает достаточно сильной гравитацией. Когда мы заберем грунт на Фобосе, мы просто оттолкнемся и полетим к Земле. Ведь силы тяжести на Фобосе почти нет. С Луны гораздо сложнее доставить грунт. Сейчас усовершенствуется методика анализа на месте, и в первых лунных миссиях никакой «доставки» на Землю не будет. А вот в третьей, которая планируются в дальнейшем, мы уже попытаемся осуществить переправку образцов, правда, с конкретных мест, которые выявим в первых полетах.
Надо понимать, что нам интересен не сам лунный грунт (реголит), он уже достаточно изучен, а те места, куда попадает вещество комет, которое называется летучим. Образцы с этих участков крайне интересны для изучения, но их не так-то просто доставить на Землю. Все они требуют крайне аккуратного обращения. К примеру, их ни в коем случае нельзя нагревать. Необходимо, чтобы на Землю они пришли нетронутыми.
— Правда ли, что планируется создание лунного полигона?
По поводу создания полигона пока все не очень ясно. То есть планируется, что на этом полигоне космонавты смогут какое-то время жить, но пока непонятно, чем конкретно они будут там заниматься. Понятно, что теоретически они смогут проводить там какой-то ремонт, настройку техники. Но для того, чтобы устанавливать там технику, необходимо сначала решить исследовательские задачи, которыми мы сейчас активно занимаемся. Луна нас интересует в первую очередь в качестве небесного тела.
Я не отрицаю, что какое-то освоение лунных просторов возможно. Вполне вероятно, что можно будет как-то использовать ресурсы Луны. Многие ученые считают, к примеру, что Луна— чуть ли не самое идеальное место для установки радиотелескопов. Ведь на Земле много шумов, мешающих их работе, а на Луне обстановка чистая, и можно получить хорошие измерения.
— А что бы вы могли сказать по поводу создания международной лунной базы?
Такого проекта пока нет, есть некие предложения от инициативных групп разных стран. То есть в принципе— обсуждение идет. Так, этой осенью в Вашингтоне была встреча руководителей всех космических агентств, и там обсуждалась такая идея. Однако в нем принимали участие представители более чем 20 стран— такой толпой ничего, конечно, не сделаешь. С Америкой, с Европой, с Японией какие-то переговоры, может быть, будут, а пока это все мечты.
— Большая часть экспертов немного скептически относится к проекту «Марс-500»…
Почему?
— Говорят, что многие из наших проектов по полету на Марс заканчивались провалом, в частности в советское время.
Это неправда. В 1980-х годах было достаточно много проектов по изучению Марса. Что-то получалось, что-то нет. Нам лучше удавались миссии к Венере. У американцев, наоборот, аппараты, предназначенные для полетов к Венере, гибли, а на Марс они уже садились. Нам хорошей мягкой посадки на Марсе в то время, по-моему, так и не удалось осуществить
В 1988 году стартовали проекты «Фобос-1» и «Фобос-2». Потом началась перестройка, развал. Один аппарат просто потеряли, зато второй не только долетел до Марса, но и очень хорошо работал там в течение несколько месяцев. Позднее с ним опять пропала связь. Но в принципе этот аппарат половину задачи решил.
Однако особенно стоит сказать о «Марсе-96». Это был великий проект, но очень сложный, даже сложнее «Фобоса». Однако из-за ошибки военных, которые его запускали, аппарат просто не улетел от Земли и утонул в океане. Говорить, что что-то не удалось, нельзя. Не удался запуск. Это похоже на историю со спутником ГЛОНАСС, который упал в Тихий океан. Но упал он не от того, что его плохо сделали, а от того, что была допущена абсолютно глупая ошибка— перелили топливо.
— То есть в основном все ошибки происходили именно из-за человеческого фактора?
Раньше, да. Но после аварий последних лет система контроля улучшена. Будем надеяться, что основные проблемы мы исправим. С «Марсом-96» произошла, конечно, жуткая история. Труд нескольких десятков человек просто «ушел на дно». Многие из тех, кто работал над проектом, просто не выдержали этой трагедии. Но такое с нами случалось не только с нами. Был такой проект Европейского космического агентства (ЕКА) «Кластер», который состоял из четырех синхронно работающих и близко летающих друг к другу космических аппаратов. Его запустили, кстати, в тот же год, что и «Марс-96». В результате аварии ракеты-носителя «Ариан-5» аппарат также упал в океан. Однако у разработчиков сохранились чертежи всех приборов, космическое агентство выделило им деньги. И через четыре года они успешно повторили этот проект, и до сих пор эти спутники работают.
Мы тоже хотели переделать «Марс-96», но нам отказали. В итоге этот проект все равно сделали. Правда, не мы, а французы. Он называется «Марс-экспресс», и работает с 2002 года. Они сохранили всю концепцию проекта и схожий приборный состав. Более того, включили три наших прибора, которые были на «Марсе-96». Поэтому сейчас российские приборы «Марса» работают, но только в составе европейской миссии.
У «Фобос-грунта», конечно, тоже есть сейчас проблемы: сложности посадки, доставки, забора грунта, возврата, чтобы эта капсула, в которую все будет положено, долетела до Земли, чтобы ее потом нашли. То есть мы будем реализовывать проект в шесть этапов. Проект получится очень непростым, и таких ни у кого практически нет.
— Запуск «Фобос-грунта» планируется осуществить 11 ноября 2011 года?
Примерно. Это очень красивая дата, но вряд ли это случится именно 11-го числа. Это должно быть в ноябре, а там окно довольно маленькое— всего неделя. На небольшой возвратной капсуле «Фобоса» есть места, куда засыпается грунт, и есть место, где лежат несколько напоминающих шайбу или баночку от икры плоских коробочек, куда посажены колонии бактерий. Их делали разные группы людей. Одну— сделали американцы. Другую— сотрудники из Института медико-биологических проблем. А третью колонию сделали ученые с факультета почвоведения МГУ им. М.В. Ломоносова.
Все бактерии изолированы друг от друга. Планируется проверить их устойчивость: три года они там будут путешествовать в условиях радиации и холода. Если все будет хорошо, мы вместе с грунтом их отыщем на Земле и посмотрим, выживут они или нет. И чьи бактерии окажутся более живучими— наши или американские.
— Там какие-то особенные бактерии?
Я не специалист в этой области, там их около 300 штук, у каждой свое длинное латинское название, но они выбирали максимально живучих. Они проверяют гипотезу: смогут ли споры жизни с метеоритами попадать на Землю и развиваться. То есть бактерии, которые есть на Земле, сами как-то возникли или откуда-то попали на Землю. Могут ли они выдержать это путешествие?
— Есть ли вероятность, что и на самом Фобосе может кто-то обитать?
На Фобосе никто не надеется найти какие-то новые бактерии. На Луне, может, надеются: ведь туда прилетают кометы, в которых много органического вещества, и там, конечно, можно найти что угодно. Но на Фобосе такое маловероятно. Он маленький, даже если что-то туда попадает, то все равно очень быстро испаряется. На Луне есть такие места, где очень холодно, и они потом замерзают.
— Хотелось бы подробнее узнать про проект «Венера-Д». Когда планируется его запуск?
Планируем на 2015–2016 года, но все будет зависеть от того, как мы договоримся о разделении труда с иностранными коллегами, особенно с французами. Потому что у них есть какие-то свои планы. И если они будут с нами сотрудничать в рамках одного проекта, то все довольно ощутимо ускорится. Так как проект получается очень дорогим. А так мы сможем разделить расходы.
— А что планируется смотреть на Венере?
Нам, в первую очередь, интересен состав атмосферы Венеры. Мы его совсем не так хорошо знаем. Существуют всякие страшилки, что на Венере целые облака серной кислоты. Для нас существенен вопрос о том, насколько важны там парниковые газы. Из-за чего у Венеры такая высокая температура? На Земле парниковый эффект дает около 30 градусов по Цельсию, а на Венере— около 500. Но на нашей планете он постепенно растет. Возможно, на примере Венеры мы что-то сможем понять и о Земле.
Интересно, что у Марса совсем другая история: он, наоборот, потерял атмосферу. Интересно почему? Что там главное? Мы, изучая планеты земной группы, смотрим, как бы два сценария эволюции Земли. Один— по марсианскому типу, когда атмосфера становится очень редкой, совсем слабенькой, почти потерянной, а другой— по венерианскому, когда атмосфера становится мощной, плотной, с громадным давлением. Куда нам двигаться? Или лучше оставаться на своей траектории?
— Что скажете насчет экспедиции на Марс?
Это планируется, но пока… Я был большим сторонником такого полета много лет. Однако сейчас, понятно, что осуществить его очень сложно. То есть где-то стратегически, Марс для нас интереснее Луны. Хочется же все-таки живьем увидеть, как выглядит Красная планета, но непонятно, как защититься от радиации. У Земли есть магнитное поле, мы защищены. А вот на Марсе, к сожалению, нет.
— Генеральный директор НПО имени Лавочкина Виктор Хартов в начале марта этого года заявил, что освоением Луны должны заниматься роботизированные комплексы? Что это за комплексы, и согласны ли Вы с этим утверждением?
Это просто такое наукообразное название. Имеется в виду, что идет все время спор: кто в космосе должен играть первую скрипку— человек или робот? Получается, что, чем большем мы узнаем о космосе, тем более он кажется враждебным и сложным. Поэтому генеральный директор НПО им. Лавочкина и говорит о том, что большинство задач может решаться роботами, но слово «освоение», в принципе предусматривает участие человека. Идет спор, у всех людей есть свои планы и интересы. Есть пилотируемая космонавтика, люди вложили туда много сил, опыта, и они, конечно, хотят, чтобы она развивалась. Все, о чем я рассказывал, мы делаем с НПО им. Лавочкина. Мой опыт больше всего связан с автоматическими исследованиями, с тем, что вы называли роботизированными комплексами.
Если мы будем решать какие-то серьезные промышленные задачи в будущем. Добывать, например, на Луне торий, висмут или какие-нибудь редкие металлы, запасы которых на Земле будут исчерпаны, то вряд ли там будет создан какой-нибудь новый ГУЛАГ, а зэки будут добывать руду, как это было на Колыме. Конечно, это будут делать автоматы. Но человек должен играть роль организатора, интеллектуальную роль. Даже в самом сложном заводе, например, по производству чипов, есть настройщики и наладчики.
— Мы сейчас активно сотрудничаем с Европой и Америкой. А что по поводу Китая? Какие-то совместные проекты планируются?
С Китаем мы работаем. На том же «Фобос-грунте» стоит маленький китайский спутник, который мы привезем к Фобосу, он будет вместе с нашим аппаратом около Марса летать и проводить измерения. Кроме того, с китайцами мы работаем и в плане исследований космической погоды. Это изучение Солнца, магнитных бурь, полярного сияния. У нас есть совместные планы. Но пока этим все ограничивается.
— В США сейчас идет активное изучение экзопланетных систем? Мы планируем как-то работать в этом направлении?
Вопрос на засыпку. На самом деле это самое интересное, самое важное, что вообще есть сейчас в науке. Это сенсация последних лет, но у нас по этому поводу, к сожалению, ничего нет. Такие исследования проводятся с помощью особых телескопов, у нас таких нет. Работа очень тонка. Представляете, там звезда в сотне световых лет, и мы должны зафиксировать ее маленькие, крошечные колебания. Чудо, что все это умудряются мерить.
В плане этих исследований мы, как говорится, отстали навсегда. Сейчас мы уже не можем гнаться за наукой по всем линиям. Мы можем производить только простые измерения, а какие-то тонкие все равно лучше не сделаем. А если делать что-то, то надо делать лучше.
— Из Ваших аспирантов многие в России остались?
Кто-то уезжал, но сейчас эта мода прошла. Сейчас меняются условия работы, появляются льготы для молодежи. Уезжать стали реже. Многие работают в таком режиме: работают какое-то время в России, а потом на несколько месяцев уезжают за границу. Затем снова возвращаются.
Уезжали в основном в 1990-х годах. Сейчас ситуация другая. Главная проблема— с жильем. Если человек москвич, то ему, конечно, гораздо легче трудоустроиться. А если нет, то тут дело гораздо сложнее обстоит. Когда я учился, у нас большая часть приезжих решали проблему просто. Как Вы думаете, каким образом?
— Наверное, женились?
Да. Когда я одному иностранцу это рассказал, он задумался и сказал: «High price to pay»(«Слишком большая плата»).
Вообще, сейчас заинтересованность наукой среди молодежи растет. К примеру, мы читаем в московских школах лекции, проводим дни открытых дверей, на которых зал обычно переполнен молодыми ребятами. В группе, которая идет работать в наш институт, сейчас конкурс— 12 человек на место, и 10 из них— москвичи. Одновременно и рейтинг науки поднялся.
О том, какие космические проекты первостепенны для России, планируется ли создание лунного полигона и организация экспедиции на Марс, а также о том, кто помимо космонавтов полетит в космос, рассказал директор Института космических исследований РАН, доктор физико-математических наук, профессор, член-корреспондент Российской Академии наук Лев Зеленый.
— Какие космические проекты сейчас наиболее перспективны для России?
Россия, конечно, хочет заниматься всем, но не может. У СССР был паритет с американцами: мы активно изучали Венеру, Марс и Луну. Каждый год отправляли станции к Марсу и Венере. Сейчас, к сожалению, тех возможностей у нас нет. Во многом из-за того, что в 1990-е был период полного развала. Правда, даже в те, тяжелые для страны времена, у нас работало несколько проектов— «Интербол», например. Все-таки мы не все проспали.
Сегодня готовится довольно интересная программа. Однако мы сталкиваемся с новой проблемой: не хочется повторять то, что делали уже другие, хочется найти какую-то свою линию. В 1960–1970-е годы все было ново, везде ждали великих открытий. Понятно, что за 50 лет уже очень многое уже изучено и найти нишу, то есть место, куда никто не собирается, очень трудно. Поэтому мы тщательно выбираем и ищем проект со своим лицом. Например, в данный момент у нас получаются хорошие посадочные аппараты. Ну и пилотируемые полеты, конечно же.
В 1970-е годы наши посадочные аппараты были предназначены в основном для исследования Луны. Венеру, конечно, тоже не обошли вниманием, а вот с Марсом было тяжелее всего. Сейчас наша программа будет строиться по линии прямых контактных измерений небесных тел. Конечно, многое можно увидеть и с орбиты, но хочется же все пощупать, потрогать, что-то измерить. А это возможно только при контакте с поверхностью.
— Проект «Фобос-грунт» как раз и преследует эти цели?
Да, это проект по исследованию спутника Марса— Фобоса. Правда, его мы хотим не только «пощупать», но и «поскрести»: набрать образцов с поверхности и доставить на Землю. Надеемся, что в ноябре он улетит.
Вслед за «Фобосом» планируем запустить еще один «марсианский» проект— «Марс-NET»: он будет направлен на исследование климата планеты. Мы планируем расставить на поверхности Марса несколько небольших станций, которые будут измерять температуру, давление, скорость ветра. Кстати, участники эксперимента «Марс-500» недавно вполне успешно смоделировали часть этого эксперимента на искусственной поверхности Красной планеты.
Затем идут лунные проекты— «Луна-глоб» и «Луна-ресурс». Также сейчас мы думаем и об исследовании Венеры, в котором предусмотрен посадочный аппарат. Советские аппараты уже садились на Венеру, но на ней очень высокая температура— около 600 градусов по Цельсию, и давление порядка 100 атмосфер. Первые аппараты вообще были раздавлены и не долетели. А последний, который дал измерения, проработал 30–40 минут. Этого, конечно, очень мало. Однако некоторые крайне важные данные собрать он успел.
Однако сейчас нужен такой аппарат, который бы смог проработать подольше. Проект называется «Венера-Д». «Д»— значит, «долгоживущий»— долгоживущая станция. Для его разработки мы хотим объединиться с французскими учеными. Однако у них есть свой проект, который они собирались реализовывать независимо. Впрочем, пока этот проект не принят, и, я надеюсь, мы все-таки объединимся.
— А что по поводу Юпитера?
Среди более отдаленных планов, на 2020-е годы у нас значится проект полета к спутникам Юпитера. Причем у этой планеты все спутники представляют интерес. Первый, например, Ио раскален настолько, что из него хлещет лава. Но особенно интересен все-таки второй— Европа. Он меньше разогрет приливным воздействием Юпитера. Сверху Европа покрыта слоем льда, однако внутри она разогрета. Получается, что сверху океан замерз, а снизу он подогревается, в результате чего происходит конвекция. И это, конечно, очень интересное сочетание.
Что касается воды на Юпитере, то она соленая. Мы надеемся, что в ней может быть какая-то жизнь. Безусловно, обнаружить ее с орбиты очень сложно, поэтому мы планируем приземление на Юпитере.
Правда, здесь есть один тонкий момент: лед мы не прокопаем, он очень толстый, его не возможно даже взорвать. Но там есть каналы, по которым вода поднимается на поверхность. Если в таком месте сесть, то можно что-то «поймать». То, что вынесется на поверхность, конечно, сразу же погибнет от холода и радиации, но возможно, что какую-то органику нам все-таки удастся найти.
— Вы упоминали о проектах «Луна-глоб» и «Луна-ресурс». В чем их отличия?
Между ними нет большой разницы, они довольно похожи. Просто один полетит на северный полюс, а другой— на южный. Мы хотим сравнить условия на разных полюсах. Кстати, на обоих уже обнаружены запасы водяного замерзшего льда, и, в отличие от Европы, там он жидкий. Если использовать два аппарата, то можно провести сейсмические исследования и получить какие-то сведения о внутреннем строении Луны.
Кроме того, «Луна-глоб»— проект российский, а «Луна-ресурс»— совместный с Индией.
— А с Луны тоже удастся «привезти» какой-то образец?
Нет, здесь пока не планируется возврата: Луна же обладает достаточно сильной гравитацией. Когда мы заберем грунт на Фобосе, мы просто оттолкнемся и полетим к Земле. Ведь силы тяжести на Фобосе почти нет. С Луны гораздо сложнее доставить грунт. Сейчас усовершенствуется методика анализа на месте, и в первых лунных миссиях никакой «доставки» на Землю не будет. А вот в третьей, которая планируются в дальнейшем, мы уже попытаемся осуществить переправку образцов, правда, с конкретных мест, которые выявим в первых полетах.
Надо понимать, что нам интересен не сам лунный грунт (реголит), он уже достаточно изучен, а те места, куда попадает вещество комет, которое называется летучим. Образцы с этих участков крайне интересны для изучения, но их не так-то просто доставить на Землю. Все они требуют крайне аккуратного обращения. К примеру, их ни в коем случае нельзя нагревать. Необходимо, чтобы на Землю они пришли нетронутыми.
— Правда ли, что планируется создание лунного полигона?
По поводу создания полигона пока все не очень ясно. То есть планируется, что на этом полигоне космонавты смогут какое-то время жить, но пока непонятно, чем конкретно они будут там заниматься. Понятно, что теоретически они смогут проводить там какой-то ремонт, настройку техники. Но для того, чтобы устанавливать там технику, необходимо сначала решить исследовательские задачи, которыми мы сейчас активно занимаемся. Луна нас интересует в первую очередь в качестве небесного тела.
Я не отрицаю, что какое-то освоение лунных просторов возможно. Вполне вероятно, что можно будет как-то использовать ресурсы Луны. Многие ученые считают, к примеру, что Луна— чуть ли не самое идеальное место для установки радиотелескопов. Ведь на Земле много шумов, мешающих их работе, а на Луне обстановка чистая, и можно получить хорошие измерения.
— А что бы вы могли сказать по поводу создания международной лунной базы?
Такого проекта пока нет, есть некие предложения от инициативных групп разных стран. То есть в принципе— обсуждение идет. Так, этой осенью в Вашингтоне была встреча руководителей всех космических агентств, и там обсуждалась такая идея. Однако в нем принимали участие представители более чем 20 стран— такой толпой ничего, конечно, не сделаешь. С Америкой, с Европой, с Японией какие-то переговоры, может быть, будут, а пока это все мечты.
— Большая часть экспертов немного скептически относится к проекту «Марс-500»…
Почему?
— Говорят, что многие из наших проектов по полету на Марс заканчивались провалом, в частности в советское время.
Это неправда. В 1980-х годах было достаточно много проектов по изучению Марса. Что-то получалось, что-то нет. Нам лучше удавались миссии к Венере. У американцев, наоборот, аппараты, предназначенные для полетов к Венере, гибли, а на Марс они уже садились. Нам хорошей мягкой посадки на Марсе в то время, по-моему, так и не удалось осуществить
В 1988 году стартовали проекты «Фобос-1» и «Фобос-2». Потом началась перестройка, развал. Один аппарат просто потеряли, зато второй не только долетел до Марса, но и очень хорошо работал там в течение несколько месяцев. Позднее с ним опять пропала связь. Но в принципе этот аппарат половину задачи решил.
Однако особенно стоит сказать о «Марсе-96». Это был великий проект, но очень сложный, даже сложнее «Фобоса». Однако из-за ошибки военных, которые его запускали, аппарат просто не улетел от Земли и утонул в океане. Говорить, что что-то не удалось, нельзя. Не удался запуск. Это похоже на историю со спутником ГЛОНАСС, который упал в Тихий океан. Но упал он не от того, что его плохо сделали, а от того, что была допущена абсолютно глупая ошибка— перелили топливо.
— То есть в основном все ошибки происходили именно из-за человеческого фактора?
Раньше, да. Но после аварий последних лет система контроля улучшена. Будем надеяться, что основные проблемы мы исправим. С «Марсом-96» произошла, конечно, жуткая история. Труд нескольких десятков человек просто «ушел на дно». Многие из тех, кто работал над проектом, просто не выдержали этой трагедии. Но такое с нами случалось не только с нами. Был такой проект Европейского космического агентства (ЕКА) «Кластер», который состоял из четырех синхронно работающих и близко летающих друг к другу космических аппаратов. Его запустили, кстати, в тот же год, что и «Марс-96». В результате аварии ракеты-носителя «Ариан-5» аппарат также упал в океан. Однако у разработчиков сохранились чертежи всех приборов, космическое агентство выделило им деньги. И через четыре года они успешно повторили этот проект, и до сих пор эти спутники работают.
Мы тоже хотели переделать «Марс-96», но нам отказали. В итоге этот проект все равно сделали. Правда, не мы, а французы. Он называется «Марс-экспресс», и работает с 2002 года. Они сохранили всю концепцию проекта и схожий приборный состав. Более того, включили три наших прибора, которые были на «Марсе-96». Поэтому сейчас российские приборы «Марса» работают, но только в составе европейской миссии.
У «Фобос-грунта», конечно, тоже есть сейчас проблемы: сложности посадки, доставки, забора грунта, возврата, чтобы эта капсула, в которую все будет положено, долетела до Земли, чтобы ее потом нашли. То есть мы будем реализовывать проект в шесть этапов. Проект получится очень непростым, и таких ни у кого практически нет.
— Запуск «Фобос-грунта» планируется осуществить 11 ноября 2011 года?
Примерно. Это очень красивая дата, но вряд ли это случится именно 11-го числа. Это должно быть в ноябре, а там окно довольно маленькое— всего неделя. На небольшой возвратной капсуле «Фобоса» есть места, куда засыпается грунт, и есть место, где лежат несколько напоминающих шайбу или баночку от икры плоских коробочек, куда посажены колонии бактерий. Их делали разные группы людей. Одну— сделали американцы. Другую— сотрудники из Института медико-биологических проблем. А третью колонию сделали ученые с факультета почвоведения МГУ им. М.В. Ломоносова.
Все бактерии изолированы друг от друга. Планируется проверить их устойчивость: три года они там будут путешествовать в условиях радиации и холода. Если все будет хорошо, мы вместе с грунтом их отыщем на Земле и посмотрим, выживут они или нет. И чьи бактерии окажутся более живучими— наши или американские.
— Там какие-то особенные бактерии?
Я не специалист в этой области, там их около 300 штук, у каждой свое длинное латинское название, но они выбирали максимально живучих. Они проверяют гипотезу: смогут ли споры жизни с метеоритами попадать на Землю и развиваться. То есть бактерии, которые есть на Земле, сами как-то возникли или откуда-то попали на Землю. Могут ли они выдержать это путешествие?
— Есть ли вероятность, что и на самом Фобосе может кто-то обитать?
На Фобосе никто не надеется найти какие-то новые бактерии. На Луне, может, надеются: ведь туда прилетают кометы, в которых много органического вещества, и там, конечно, можно найти что угодно. Но на Фобосе такое маловероятно. Он маленький, даже если что-то туда попадает, то все равно очень быстро испаряется. На Луне есть такие места, где очень холодно, и они потом замерзают.
— Хотелось бы подробнее узнать про проект «Венера-Д». Когда планируется его запуск?
Планируем на 2015–2016 года, но все будет зависеть от того, как мы договоримся о разделении труда с иностранными коллегами, особенно с французами. Потому что у них есть какие-то свои планы. И если они будут с нами сотрудничать в рамках одного проекта, то все довольно ощутимо ускорится. Так как проект получается очень дорогим. А так мы сможем разделить расходы.
— А что планируется смотреть на Венере?
Нам, в первую очередь, интересен состав атмосферы Венеры. Мы его совсем не так хорошо знаем. Существуют всякие страшилки, что на Венере целые облака серной кислоты. Для нас существенен вопрос о том, насколько важны там парниковые газы. Из-за чего у Венеры такая высокая температура? На Земле парниковый эффект дает около 30 градусов по Цельсию, а на Венере— около 500. Но на нашей планете он постепенно растет. Возможно, на примере Венеры мы что-то сможем понять и о Земле.
Интересно, что у Марса совсем другая история: он, наоборот, потерял атмосферу. Интересно почему? Что там главное? Мы, изучая планеты земной группы, смотрим, как бы два сценария эволюции Земли. Один— по марсианскому типу, когда атмосфера становится очень редкой, совсем слабенькой, почти потерянной, а другой— по венерианскому, когда атмосфера становится мощной, плотной, с громадным давлением. Куда нам двигаться? Или лучше оставаться на своей траектории?
— Что скажете насчет экспедиции на Марс?
Это планируется, но пока… Я был большим сторонником такого полета много лет. Однако сейчас, понятно, что осуществить его очень сложно. То есть где-то стратегически, Марс для нас интереснее Луны. Хочется же все-таки живьем увидеть, как выглядит Красная планета, но непонятно, как защититься от радиации. У Земли есть магнитное поле, мы защищены. А вот на Марсе, к сожалению, нет.
— Генеральный директор НПО имени Лавочкина Виктор Хартов в начале марта этого года заявил, что освоением Луны должны заниматься роботизированные комплексы? Что это за комплексы, и согласны ли Вы с этим утверждением?
Это просто такое наукообразное название. Имеется в виду, что идет все время спор: кто в космосе должен играть первую скрипку— человек или робот? Получается, что, чем большем мы узнаем о космосе, тем более он кажется враждебным и сложным. Поэтому генеральный директор НПО им. Лавочкина и говорит о том, что большинство задач может решаться роботами, но слово «освоение», в принципе предусматривает участие человека. Идет спор, у всех людей есть свои планы и интересы. Есть пилотируемая космонавтика, люди вложили туда много сил, опыта, и они, конечно, хотят, чтобы она развивалась. Все, о чем я рассказывал, мы делаем с НПО им. Лавочкина. Мой опыт больше всего связан с автоматическими исследованиями, с тем, что вы называли роботизированными комплексами.
Если мы будем решать какие-то серьезные промышленные задачи в будущем. Добывать, например, на Луне торий, висмут или какие-нибудь редкие металлы, запасы которых на Земле будут исчерпаны, то вряд ли там будет создан какой-нибудь новый ГУЛАГ, а зэки будут добывать руду, как это было на Колыме. Конечно, это будут делать автоматы. Но человек должен играть роль организатора, интеллектуальную роль. Даже в самом сложном заводе, например, по производству чипов, есть настройщики и наладчики.
— Мы сейчас активно сотрудничаем с Европой и Америкой. А что по поводу Китая? Какие-то совместные проекты планируются?
С Китаем мы работаем. На том же «Фобос-грунте» стоит маленький китайский спутник, который мы привезем к Фобосу, он будет вместе с нашим аппаратом около Марса летать и проводить измерения. Кроме того, с китайцами мы работаем и в плане исследований космической погоды. Это изучение Солнца, магнитных бурь, полярного сияния. У нас есть совместные планы. Но пока этим все ограничивается.
— В США сейчас идет активное изучение экзопланетных систем? Мы планируем как-то работать в этом направлении?
Вопрос на засыпку. На самом деле это самое интересное, самое важное, что вообще есть сейчас в науке. Это сенсация последних лет, но у нас по этому поводу, к сожалению, ничего нет. Такие исследования проводятся с помощью особых телескопов, у нас таких нет. Работа очень тонка. Представляете, там звезда в сотне световых лет, и мы должны зафиксировать ее маленькие, крошечные колебания. Чудо, что все это умудряются мерить.
В плане этих исследований мы, как говорится, отстали навсегда. Сейчас мы уже не можем гнаться за наукой по всем линиям. Мы можем производить только простые измерения, а какие-то тонкие все равно лучше не сделаем. А если делать что-то, то надо делать лучше.
— Из Ваших аспирантов многие в России остались?
Кто-то уезжал, но сейчас эта мода прошла. Сейчас меняются условия работы, появляются льготы для молодежи. Уезжать стали реже. Многие работают в таком режиме: работают какое-то время в России, а потом на несколько месяцев уезжают за границу. Затем снова возвращаются.
Уезжали в основном в 1990-х годах. Сейчас ситуация другая. Главная проблема— с жильем. Если человек москвич, то ему, конечно, гораздо легче трудоустроиться. А если нет, то тут дело гораздо сложнее обстоит. Когда я учился, у нас большая часть приезжих решали проблему просто. Как Вы думаете, каким образом?
— Наверное, женились?
Да. Когда я одному иностранцу это рассказал, он задумался и сказал: «High price to pay»(«Слишком большая плата»).
Вообще, сейчас заинтересованность наукой среди молодежи растет. К примеру, мы читаем в московских школах лекции, проводим дни открытых дверей, на которых зал обычно переполнен молодыми ребятами. В группе, которая идет работать в наш институт, сейчас конкурс— 12 человек на место, и 10 из них— москвичи. Одновременно и рейтинг науки поднялся.
Кстати, а вы знали, что на «Сделано у нас» статьи публикуют посетители, такие же как и вы? И никакой премодерации, согласований и разрешений! Любой может добавить новость. А лучшие попадут в телеграмм @sdelanounas_ru. Подробнее о том как работает наш сайт здесь👈
